– Это не кексы, это маффины…

– Пожалуйста, парочку, будьте добры. Они такие красивые, такие мягонькие – вы лучший из кондитеров! Потрясающе, блестяще! О, я обожаю эти кексы!

И так без остановки. Она забрала свой пакет и исчезла, продолжая восхищаться на ходу все тем же резким голосом кинодивы. Ясное дело, такой голос может быть только в кино.

– О, месье, какие у тебя дивные бублики! Сколько стоит такая штука?

Нет, день нынче просто какой-то чудной.

– Это не бублики, это маффины. Простые – доллар, остальные – доллар тридцать пять.

– Я возьму простой, вон тот. Правда, без преувеличения, ты силен. Нет, я тебе вот что скажу: они великолепны.

Гэри насупил брови. Он подумал о своих сорванцах. С ними надо построже, а то вырастут вот такими…

– Еще раз спасибо, месье. Ваши «машины» выше всех похвал!

– Добрый вечер, я очень спешу. Завернете мне две штучки навынос? С шоколадной крошкой.

Он молча завернул маффины.

– У вас так симпатично все получилось. А я обычно проходила мимо и к вам не заглядывала.

Гэри проводил ее глазами.

Занятно, сегодня все ему улыбались, все говорили комплименты. Словно все как один порастеряли бранные слова, чтобы над ним прикалываться.

Однако, когда он укладывался спать в тот вечер, вымотанный трудным днем, на его губах играла еле заметная улыбка – он и сам не знал отчего. Должно быть, все эти чудики его заразили.

Джонатан взглянул на своего коллегу. Ему показалось, что с некоторых пор Майкл изменился: в нем поубавилось жизнерадостности, хотя прежнее чувство юмора осталось. Несомненно, он не смирился с тем новым, менее продуктивным стилем работы, который выбрал Джонатан. Впрочем, на заработке Майкла это никак не отразилось: ведь каждый получал согласно собственным результатам.

В каком-то смысле Джонатан его даже понимал. Отношения между компаньонами – как в семье: если кто-то один перестраивает свое поведение, сотрудничество достаточно быстро становится затруднительным.

И неизбежно перед глазами у него возник образ Анжелы. С того самого дня, как он ей доверился, а она его унизила, они старались друг друга избегать. Джонатан пил утренний кофе в компании Майкла раз в два дня. Это молчаливое соглашение они не скрепляли никаким договором.

В то утро терраса была переполнена.

– Человек в бежевой поло, что сидит напротив девушки в красном, – это клиент, – сказал Джонатан, понизив голос.

Майкл посмотрел на него:

– Надеюсь, ты предложил ему полис страховки от пожара.

– Зачем?

– Я знаю его девчонку.

– И что?

– У нее вечно в заднице свербит, вечно она куда-то несется.

Джонатан улыбнулся.

– Нет, действительно, может, и не стоит, – прибавил Майкл. – Везде, где бы она ни появилась, у тебя создается впечатление, что вот-вот разразится мировая катастрофа.

– Тихо ты, Майкл, – запротестовал Джонатан, невольно рассмеявшись.

– Кстати, о катастрофе… Видишь, как вырядился вон тот парень в конце зала, справа?

Джонатан посмотрел в направлении парня:

– Ну… зато от всех отлично… оригинально…

– Быть непохожим и казаться непохожим – разные вещи, – весело заметил Майкл.

К ним подошла официантка.

– Что закажете сегодня? – спросила она, слегка пришепетывая.

– Два кофе, – ответил Джонатан.

Майкл проводил ее взглядом.

– Сесяс плинесу, слазу зе, – передразнил он.

– Заткнись…

Джонатан замечал и раньше: когда у Майкла что-то не клеилось, юмор у него сразу становился ядовитым.

– Ты собираешься брать отпуск в этом году? – просил Джонатан.

Майкл покачал головой:

– Было бы хорошо, но кто-то же должен вкалывать.

Джонатан не отреагировал.

Перед ними какой-то автомобиль пытался припарковаться в узком просвете между двумя другими.

– Э, приятель… Не так-то это просто, – сказал Майкл. – Знаешь, давай делай, как я: смотри на него и посмеивайся, и держу пари, что ничего у него не выйдет – придется ему от этой затеи отказаться.

– Майкл…

– Давай-давай, я уже сам это проделывал раз пятнадцать – это просто умора! Сдохнешь со смеху! Покрутится, попыжится, а все равно ничего у него не получится.

– Что-то неохота.

– Иногда не мешает и повеселиться. Это мне напомнило еще один трюк. Но чтобы он получился, надо сидеть за столиком втроем или вчетвером: засекаем какую-нибудь девицу на высоких каблуках и начинаем смотреть ей на ноги, причем нахмурившись, так, будто у нее что-то не в порядке. И знаешь что?

– Нет.

– В девяти случаях из десяти она споткнется!

И он залился смехом.

– Клянусь, это чертовски забавно!

Джонатан улыбнулся:

– Ну да… когда хочешь увидеть неприятность, сам ее и создаешь.

Майкл его не слушал.

– За рулем хуже всего старики. Шея у них не гнется, и они не могут обернуться, когда подают назад, и не смотрят по сторонам, когда поворачивают. Спрашивается, чего им не сидится в домах престарелых?

Официантка принесла кофе.

Джонатан несколько секунд внимательно смотрел на Майкла, потом наклонился и понизил голос:

– Когда у меня болит шея, я тоже не могу ее повернуть.

– Невезуха.

Джонатан доверительно продолжал все тем же приглушенным голосом:

– Я сам иногда паркуюсь из рук вон плохо и не вписываюсь. А иногда я проглатываю слова, когда говорю, и меня никто не понимает. На самом деле… у меня полно недостатков: я часто пугаюсь, я вовсе не храбрец. Я часто сомневаюсь в себе, мне недостает напора. Я…

– Зачем ты мне все это говоришь? – прервал его Майкл, явно смущенный такими признаниями.

– И я хочу тебе признаться: я вовсе не перфекционист. Ненавижу отделывать каждую деталь, и, между прочим, когда мне лень, я все откладываю, откладываю, пока это не становится проблемой. И еще: чтобы что-то сделать, времени мне требуется раза в три больше. И я ничего не могу с этим поделать. Глупо, правда? И мне не хватает терпения – я быстро завожусь. Например, когда Хлоя капризничает, я на нее кричу, а потом сам жалею. И еще я…

– Но… зачем ты мне все это говоришь?

– А еще у меня болит в…

– Но у тебя есть и достоинства…

Джонатан замолчал и выпрямился.